Неточные совпадения
К концу года у меня образовалось такое смешение
в голове, что я с невольным страхом
заглядывал в программу, не имея возможности определить,
в состоянии ли я выдержать серьезное испытание
в другой
класс, кроме приготовительного.
Какой-то малыш, отпросившийся с урока
в соседнем
классе, пробегает мимо нашей двери,
заглядывает в нее, и глаза его вспыхивают восторгом. Он поделится новостью
в своем
классе… За ним выбежит другой…
В несколько минут узнает уже вся гимназия…
Молоденькая жена чиновника особых поручений вместе с молоденькою прокуроршей, будто катаясь, несколько уж раз проезжали по набережной, чтоб хоть
в окна
заглянуть и посмотреть, что будет делаться
в губернаторской квартире, где действительно
в огромной зале собрались все чиновники, начиная с девятого
класса до пятого, чиновники, по большей части полные, как черепахи, и выставлявшие свои несколько сутуловатые головы из нескладных, хоть и золотом шитых воротников.
Директором гимназии точно был определен помещик Лихачев; но своекоштные ученики долго его и
в глаза не знали, потому что он посещал гимназию обыкновенно
в обеденное время, а
в классы и не
заглядывал.
Далекая от всякого подозрения, Арно кивком головы отпустила лукавую девочку. Лишь только Кира выскользнула из
класса, она бегом пустилась по коридору, спустилась по лестнице и
заглянула в швейцарскую. Там кроме швейцара Петра и его помощника Сидора сидел маленький, сморщенный, но бодрый и подвижный младший сторож, старик Гаврилыч.
Едва последняя успела развернуть бумажку, как из-за угла послышалось отчаянное и продолжительное карканье… Мы замерли от страха… М-lle Арно бросилась
в угол, но не успела
заглянуть туда, как ворона внезапно вылетела из-за карты и стала носиться с отчаянным карканьем по всему
классу. Вышло что-то невообразимо скверное.
Он заходил взад и вперед по носовой палубе, где сидели пассажиры второго
класса, боролся с своим желанием
заглянуть в капитанскую каюту, поговорить еще с писателем.
Я высидел уже тогда четыре года на гимназической «парте», я прочел к тому времени немало книг,
заглядывал даже
в «Космос» Гумбольдта, знал
в подлиннике драмы Шиллера; наши поэты и прозаики, иностранные романисты и рассказчики привлекали меня давно. Я был накануне первого своего литературного опыта, представленного по
классу русской словесности.
В столовых,
в бане,
в танцевальной зале (тогда
классами танцев могли пользоваться и своекоштные),
в дортуарах удобно было бы толковать, уговариваться, собирать сходки. Наверх,
в занимательные, начальство
заглядывало редко. Комнаты, хоть и низкие, были просторные, длинный, довольно широкий коридор, дортуары также поместительные (
в одном коридоре с музеями и аудиториями по естественным наукам), и там же уборная, где мы, камералы, обыкновенно собирались перед лекциями ботаники и сельского хозяйства.
Стыдно и теперь вспомнить, что разыгралось. Я заливался, захлебывался слезами, молил Геннадия Николаевича зачеркнуть единицу, вопил так, что
в дверное окошечко обеспокоенно стали
заглядывать классные надзиратели. И было это уже
в четвертом
классе! Правда, мне тогда было всего двенадцать лет. Конечно, Глаголев остался тверд и единицы не зачеркнул.